«Культура оружия» предлагает вашему вниманию перевод скандального анонимного интервью с бывшим работником американского стрельбища, опубликованного на страницах портала motherjones.com, которое заставит многих по-новому взглянуть на будни общедоступных стрелковых объектов в США.
Примечание редактора: Сегодня американцы не только накапливают оружие в рекордных количествах, но и стреляют из него на более чем 2100 стрельбищах по всей стране. В феврале анонимный автор этого материала — бывший работник стрельбища в округе Orange, штат California, — связался с нашим репортером Джошем Харкинсоном, который взял у него интервью. Правдивость изложенной ниже информации была подтверждена журналистом официальными документами, новостными сообщениями и интервью с двумя другими бывшими работниками стрельбищ. Руководство и владелец стрельбища так и не ответили на многочисленные просьбы прокомментировать публикацию.
Фото с сайта philadelphiaarcheryandgunclub.com
Я десятилетиями работал в индустрии огнестрельного оружия, в том числе на стрельбище в округе Orange, штат Калифорния. Я видел многое. Был свидетелем множества самоубийств. Не думаю, что это было характерно только для того места, где я работал. Оружейная индустрия действительно меняется к худшему.
В подростковом возрасте меня привлекало оружие, потому что моя семья была жертвой насильственных преступлений. Отца ограбили на улице, а мать воры по крайней мере пару раз держали под дулом пистолета в ее собственном магазине. Думаю, что любовь к оружию была подсознательной попыткой контролировать ситуацию, над которой я на самом деле был не властен.
Моим первым оружием была армейская винтовка Lee Enfield, такая антикварная реликвия, оружие-курьез, но это был единственный ствол, который в 18 лет я мог легально купить и выйти с ним за дверь. Он был вполне способен пробить машину или шлакоблок. Наверное, поэтому я начал покупать и ремонтировать другие старые модели огнестрельного оружия. В то время я был студентом колледжа. Я продавал оружие, чтобы заработать на новые учебники. Даже не могу вспомнить все ружья, которые у меня были. Отчасти именно это и привлекло меня в работе на полигоне. Здесь можно было увидеть самые разные ружья. Мне также понравилась публика. В каком-то смысле это было не просто стрельбище, а место сбора определенного типа старых, зажравшихся стариков. Эти люди большую часть времени не стреляли, а сидели на скамейках, пили отвратительный кофе и обмениваетесь ложью и чужими военными историями. Это я понял позже, но тогда они в чем-то заменили мне отца, которого я видел очень редко.
Но были и проблемные клиенты. Например, был парень с болезнью Паркинсона, у которого был сильный мышечный тремор. Он не мог правильно держать оружие, и оно постоянно заклинивало. Как-то раз он выходит с полигона, направляет на меня пистолет и говорит: «Эй, эй, мой пистолет заклинило!» Я отвожу дуло в сторону и говорю: «Давайте проверим». Все время, пока я с ним вожусь, я повторяю: «Тебе ни в коем случае нельзя наводить ствол на людей». Он отвечает: «Все в порядке, пистолет разряжен». В этот момент я отвожу затвор назад, и из патронника выскакивает боевой патрон. Тогда я понял, что был в шаге от того, чтобы схлопотать пулю.
Полигоны делают большую часть своих денег на аренде оружия — и за этими арендаторами действительно нужно следить. Однажды мы сдали в аренду одной женщине пистолет Ruger. Как только я повернулся к ней спиной, она засунула пистолет за ухо и проделала хорошую, чистую, круглую дырку в центре головы. В тот момент я ничего не почувствовал. Сначала я не поверил своим глазам, а потом подумал: «И что мне теперь с этим делать?» Сотрудники стрельбищ реагируют на это по-разному. Я знаю одного парня, который уволился сразу после того, как произошло нечто подобное.
Стандартная оперативная процедура, когда такое случается, заключается в том, чтобы объявить о прекращении огня. После чего мы очищаем полигон, чтобы никто больше не подвергался опасности. Затем иногда вы подходите и, если это безопасно, выбиваете оружие из руки. У меня до сих пор это стоит перед глазами: наш менеджер надел перчатки и затыкал пальцами голову той женщине. Но она была уже мертва. Ее глаза еще хлопали, но в них уже ничего не отражалось.
На стрельбищах часто действуют правила, согласно которым каждый, кто берет оружие напрокат, должен находиться в сопровождении друга. Предполагается, что это поможет предотвратить самоубийства, но это работает не всегда. Наше стрельбище, в конце концов, стало платить специальной службе, которая забирала тела и все отмывала. Но до этого все убирали мы сами. С помощью отбеливателей для белья и наполнителей для кошачьего туалета. Помню, однажды я пришел на смену, а там была лужа крови. У нас не было отбеливателя, но у нас был наполнитель для кошачьего туалета. Я использовал его, чтобы впитать кровь. При этом у нас не было защитных костюмов. Я мог запросто заразиться инфекциями, передающимися через кровь.
Другим клиентом был мужчина, недавно переживший развод. Он был довольно крупным парнем. Я стоял к нему спиной и вдруг почувствовал удар. Когда я обернулся, вокруг него уже было столпотворение. Некоторые из моих сотрудников выскочили за дверь, крича, чтобы я вызвал полицию, мы так и сделали. До этого он вел себя абсолютно нормально. Уже потом выяснилось, что он постоянно угрожал суицидом бывшей жене. Я сочувствую всем, кто находится в отчаянии и решил свести счеты с жизнью. Меня только немного раздражает, что они делают это, когда я на службе.
Примерно в 2002 году к нам пришел парень средних лет по имени Хешман Хадает, который купил пистолет в магазине. Он спросил меня: «Эй, не могли бы вы показать мне, как правильно стрелять?» Я думаю: «Подожди-ка, разве ты только что не ходил на занятия?» Но сам говорю: «Конечно, не проблема». Он потом приходил еще два или три раза. Я не обращал на него особого внимания. Через несколько месяцев я включил телевизор и увидел лицо этого парня. Он расстрелял билетную кассу в аэропорту Лос-Анджелеса. Убил двух человек и ранил еще двоих, после чего был застрелен охранником.
Второй парень, Фонг Чук Тран, тоже стрелял на нашем полигоне. Он работал в газовой компании и был вынужден уволиться. После этого он убил своего начальника и коллегу, потом еще бегал по городу день или два, пока не припарковал свою машину перед полицейским участком. Там он и застрелился. Мы узнали об этом только тогда, когда к нам зашли местные полицейские. Парень был немного не в себе, но он был очень тихим, уважительным. Никаких внешних признаков гнева. Мы бы никогда не угадали.
Третий, Скотт Декрай, тренировался на полигоне в 2011 году, после чего устроил массовый расстрел. Он застрелил девять человек в парикмахерской Salon Meritage в Сил-Бич, включая свою бывшую жену.
Но опасность для работников стрельбища исходит не только от неуравновешенных клиентов. Крайне вреден для организма и свинец, который в большом количестве выделяется из отработанных пуль и содержание которого не должно превышать пяти микрограммов на децилитр крови.
Нас проверяли на содержание свинца в организме раз или два в год и смотрели косо, если мы просили результаты анализов. В конце концов, со мной связались из Калифорнийского департамента здравоохранения, и парень сказал: «Почему у вас такой высокий уровень свинца в организме?»
Я начал замечать разницу в поведении людей, приходящих на полигон, когда президентом был Билл Клинтон. Тогда я впервые увидел, что кто-то разместил фотографию президента в качестве мишени. Сейчас есть целая компания, которая продает мишени с изображением Обамы, которому приданы черты обезьяны.
20 лет назад, когда я начинал, вы бы такого не увидели. Люди, приходившие на стрельбище, чувствовали себя в безопасности, потому что им казалось, что вокруг них — единомышленники. Несколько месяцев назад одна женщина хотела узнать насчет получения лицензии. Я спросил ее: «Для чего вам нужно оружие?» Она ответила: «Я думаю, что будет наплыв мусульман с южной границы и они начнут убивать людей».
Паранойя? А как бы вы назвали это, когда у людей в подвале постоянно хранится запас еды на шесть месяцев? Когда у людей домашний арсенал в 30 с лишним стволов? Оружейная промышленность получает колоссальные прибыли, и она делает все возможное, чтобы продолжать раздувать это пламя.